ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ПРЕСТУПНОСТИ
В. С. Овчинский*
РАДИКАЛЬНЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ,
СИЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО И УГОЛОВНАЯ ПОЛИТИКА
Начну с поддержки тезиса В. В. Лунеева о том, что российский либерализм, отвергающий эффективный социально-правовой контроль, оказался беспомощным в борьбе с преступностью на современном этапе: «Диктатура преступности, - пишет В. В. Лунеев, - при либеральной борьбе с ней становится не менее опасной, чем диктатура тоталитаризма».173
При этом я выступаю не против либерализма как такового, его философских, экономических, политических и правовых интерпретаций. Я против радикализма в либерализме, в его современном российском варианте. В этой связи я солидарен с выдающимся теоретиком либерализма, лауреатом Нобелевской премии Ф.А. фон Хайеком в том, что «в нашем разочаровании (демократическими идеалами. - В.О.) виноваты не демократические принципы сами по себе, а неверное их применение».174 Действительно, кто в XXI в. будет возражать против необходимости реализации такого принципа либерализма, как свобода рынка в качестве механизма индивидуальной и политической свободы, или против политического принципа разделения властей, ограничивающих коррупцию?175 Но одновременно я полностью согласен с Хайеком, что такой принцип либерализма, как терпимость, применим только к тем, кто способен к диалогу, требующему терпения, и не применим к тем, кто к этому не способен176 (выделено мною - В.О.).
Радикализм в реализации либеральных принципов разрушает систему сложных взаимосвязей индивида, общества и государства и порождает радикальные антилиберальные, репрессивные тенденции в реагировании на преступность.
Нельзя не согласиться с А.И. Солженицыным в том, что «тотальный либерализм» (на наш взгляд, синоним «радикального либерализма». - В.О.) ...в мировом масштабе, безусловно износился, истощился, сроки его истекают. Ему на смену придут какие-то другие формы общественного и государственного сознания».177
Опасности радикал-либерализма в уголовной политике особенно наглядно проявляются при рассмотрении их в призме концепции «сильного госу-
* Владимир Семёнович Овчинский - доктор юридических наук, советник Конституционного Суда РФ (Москва, Россия). © В. С. Овчинский, 2008
173 Лунеев В.В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции. - М., 2005. - С. 860-861.
174 Хайек Ф.А., фон. Познание, конкуренция и свобода. - СПб., 2003. - С. 148.
175 Хайек Ф.А., фон. Познание, конкуренция и свобода. - СПб., 2003. - С. 20.
176 Хайек Ф.А., фон. Познание, конкуренция и свобода. - СПб., 2003. - С. 99-100.
дарства», разработанной выдающимся философом современности Фрэнсисом Фукуямой (США).
После событий 11 сентября 2001 года в политических и научных кругах вновь актуальной стала тема роли государства в жизни общества и мироустройства в целом. Модные проблемы глобализации и сетевых структур, которые якобы придут на смену национальным государствам в ХХ! веке, сменились обсуждениями вопросов суверенитета, функций государства в экономике, обеспечения безопасности и правопорядка.
Некоторые крупные теоретики мирового уровня, такие, например, как Фрэнсис Фукуяма (США), фактически на 180° изменили свои подходы к проблеме государственности в XXI веке.
В одной из своих последних работ «Сильное государство» Ф. Фукуяма пишет, что более тридцати лет ведущей тенденцией в мировой политике было ослабление государственности. Между тем, чрезмерная свобода государства вела к падению эффективности его работы.
По мнению Ф. Фукуямы, ослабление государственности (так называемые его «сумерки») сразу же заполняет разношёрстное собрание международных организаций, преступных синдикатов, террористических групп. «За неимением ясного ответа, - пишет он, - нам остаётся только вернуться к суверенному национальному государству и снова попытаться понять, как сделать его сильным и успешным».
Возвращение к концепции «сильного государства» чрезвычайно важно для России. До сих пор и в научных и политических «элитах» имеется немало сторонников низведения функций государства до минимума. Введение рынка многими понималось и понимается как полностью самовоспроизводящаяся система, где государство якобы не должно играть никакой роли. В результате эта «самовоспроизводящаяся» система была заполнена структурами - олигархическими, криминальными, полукриминальными, которые стали выполнять функции государства. Произошёл процесс, который именуется огосударствлением мафии. Имеется в виду ситуация, когда при отсутствии должной роли государства и невыполнении последним своих обязанностей их перехватывают структуры, очень похожие на классические мафиозные: они коррумпированы, имеют нелегальный силовой ресурс, «решают» свои проблемы за рамками права (причём любого - уголовного, гражданского, административного).
Естественно, что олигархические и криминальные структуры, «реализуя» функции государства, делают это не из филантропических побуждений, а с целью получения сверхприбылей, и с наименьшей отдачей своей доли прибылей тому же государству в виде налогов, таможенных платежей, ренты.
В этой связи весьма красноречиво описывает сложившуюся у нас в стране ситуацию академик Дмитрий Львов. «В стоимости производимого в России валового продукта, - отмечает он, - 75% занимают природные ресурсы. За счёт труда создаётся только 5% национального богатства. Но эти проценты дают нам 2/3 всех собираемых налогов. Тогда как нефть, газ, лес, металл и т.д. дают лишь 13% налоговых поступлений. В результате этого государство ежегодно недополучает в бюджет 40 - 60 млрд. долларов».
Это и есть результат замены функций государства олигархически-криминальным управлением. Ведь группы и кланы, владеющие сырьевыми ресурсами (нефтью, газом и т.д.), никакого отношения к самим ресурсам не имеют. Но экономическая система России сложилась таким образом, что весь дополнительный доход от повышения цен на энергоресурсы эти группы и кланы используют не на нужды государства, а исключительно на себя.
Присвоив то, что им не принадлежит, криминально-олигархические группы используют эту прибыль не на развитие производства и социальные нужды, а в основном на личные нужды. А поскольку внутри страны реализовать огромные богатства сложно из-за неразвитой практики такой реализации, то устремления указанных групп и кланов направлены за рубеж.
В ноябре 2006 года «The Sunday Times» сообщила, что на британский рынок недвижимости пришла новая волна русских финансистов, которые раскрутили портфель общей стоимостью более 2, 2 млрд. фунтов. Одна пятая всей лондонской недвижимости, проданной в течение 12 месяцев до июля 2006 года, была куплена русскими, и это больше, чем купили американцы и ближневосточные шейхи вместе взятые.
Свидетельствуют ли эти данные о том, что Россия - сильное государство? Скорее - наоборот. Это говорит о том, что государство в России не выполняет свои функции регулирования экономики. Не выполняет оно и функции уголовной политики. Как известно, уголовная политика - это часть общей политики государства (в том числе экономической), и, естественно, если экономическая политика контролируется олигархически-криминальными кланами, то уголовная политика не может быть свободной от этой «экономической» политики.
Вернее сказать, уголовная политика направлена на защиту этих же криминально-олигархических кланов.
Достаточно вспомнить изъятие конфискации имущества как вида уголовного наказания из Уголовного кодекса в 2003 году. Это противоречило всем международным обязательствам России по ратифицированным ею конвенциям ООН и Совета Европы. Но такая ситуация была бы противоестественна в условиях сильного государства, но не в условиях огосударствления мафии.
Примечательно, что институт конфискации восстановлен в 2006 году в некой новой, незнакомой для отечественного уголовного законодательства форме как «иная мера уголовно-правового воздействия», а не как вид наказания.
Такая же любопытная ситуация сложилась и с уголовно-правовыми мерами борьбы с отмыванием преступных доходов. Эти меры касаются по действующему УК всех преступлений, кроме тех, которые непосредственно связаны с отмыванием преступных доходов - целой группы экономических, в том числе налоговых и таможенных преступлений.
Но если нельзя нормальными, международно-правовыми способами бороться с отмыванием грязных денег и нельзя конфисковать имущество у преступников в виде наказания, то это представляет собой довольно странный вариант уголовной политики, которая защищает не экономическую безопасность государства, а безопасность узкой группы лиц и структур, присвоивших недра государства и ряд функций государства.
Другим, не менее серьезным искажением современной российской уголовной политики является гипертрофированно-либеральный подход к самой сути этой политики.
Здесь также произошёл перехват функций государства. Но уже несколько другой направленности. Узкая группа политиков и учёных присвоил себе функцию от имени государства навязывать всему обществу модели радикально-либерального уголовно-процессуального законодательства. В 2001 году буквально в конспиративном режиме (чтобы «злые силы реакции» не помешали) был разработан и в ускоренном порядке принят новый Уголовно-процессуальный кодекс. При этом были проигнорированы предложения и замечания всех федеральных правоохранительных ведомств, научных коллективов и практиков-правоприменителей.
Из целей уголовного процесса исчезли такие основополагающие положения, как, собственно, борьба с преступностью, предупреждение преступлений, установление истины по уголовным делам. Приоритет отдан состязательности сторон, защите прав обвиняемых и подозреваемых.
На небывалую высоту превознесен суд присяжных - как панацея от всех бед уголовного судопроизводства.
Разработчики нового УПК считают, что они, видимо, совершили «нравственный подвиг», одарив общество супердемократическим законом.
Но тогда встаёт вопрос, почему Конституционный Суд России ежегодно признает по нескольку статей этого УПК неконституционными и принял уже десятки определений, где в своих правовых позициях фактически разъясняет те или иные нормы УПК, чтобы они были понятны и гражданам и правоприменителям?
Оправданно ли было такое конспиративно-демократическое принятие УПК при таких правовых результатах?
Коснёмся частных вопросов, таких, например, как суд присяжных.
Действительно, этот старый-новый уголовно-процессуальный институт в ряде случаев выявил проблемы, связанные с невысоким качеством предварительного следствия и государственного обвинения.
Спросим и другое: может ли суд присяжных действовать беспристрастно в северо-кавказских республиках России, где до сих пор социальные отношения, и правовые в том числе, определяются родово-клановыми связями?
Искусственное внедрение «супердемократических» институтов в отечественное право очень похоже на навязывание «демократических ценностей» США и его союзниками в Ираке, Афганистане и африканских странах в ходе «контртеррористических» и «миротворческих» операций.
Мудрость уголовной политики заключается в том, чтобы она была адекватна той социальной, политической и экономической ситуации, которая сложилась в обществе. При этом надо учитывать многие факторы, в том числе и общественное мнение населения и профессионалов, определяющих эту политику.
В конце концов, самый совершенный, самый демократический и либеральный закон может быть использован как инструмент проведения любой политики.
Выдающийся юрист, либерал, социалист Энрико Ферри, будучи депутатом итальянского парламента, последние годы жизни разрабатывал самый гуманный, по его мнению, уголовный кодекс Италии. Он его разработал, и Кодекс был принят другим социалистом, правда, - национал, - Бенито Мусол-лини. И на основе этого либерального УК проводился фашистский террор в Италии.
Сами по себе любые либерально-демократические конструкции УК или УПК не защищают общество и граждан от злоупотреблений власти.
Ведь уголовная политика - это не только законодательная и правоприменительная политика, это и политика как таковая.
А политика как таковая - всегда борьба за власть!
В ней помимо законодательных конструкций используется совершенно другой инструментарий. Политологи вежливо именуют его «административным ресурсом». На самом деле в этом понятии заключена масса технологий воздействия на судей, следователей, прокуроров, оперативных работников, сотрудников уголовно-исполнительной системы.
Если «административный ресурс» давления сочетается с мафиозно-олигархическим ресурсом (а это, как мы уже указывали, в современной России происходит сплошь и рядом), то правоприменители оказываются в тройном капкане - «административно-олигархически-мафиозном», и Закон, как таковой, играет в уголовной политике в данном случае явно не первостепенную, а только инструментальную роль.
Какой же должна быть уголовная политика (в классическом понимании) у сильного государства?
Прежде всего, надо избавиться от иллюзий, что максимальная либерализация уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства способно позитивно повлиять на результаты уголовной политики.
За годы действия нового УПК и в период либерализации УК Россия вышла на одно из первых мест в мире по количеству убийств на 100 тысяч населения. При этом реальное число убийств в стране превышает официальные данные как минимум в два раза и составляет не 30 тыс. зарегистрированных убийств, а не менее 60 тыс. реальных.
Одним из индикаторов реального уровня убийств являются данные о неопознанных трупах. В течение 2001 - 2006 гг. количество обнаруженных неопознанных трупов неуклонно росло (на 10-15% в год) и в 2006 г. увеличилось более чем на 60% в сравнении с 2001 г. На конец 2006 г. на учёте органов внутренних дел находилось свыше 60 тыс. дел.
Разумеется, часть таких розыскных дел была прекращена в связи с установлением личности погибших. Но удельный вес числа трупов, которые так и не были опознаны после проведённых розыскных мероприятий, увеличился с 18,7% в 2001 г. до 44% в 2006 г. На конец 2006 г. неопознанными оставались
около 26 тыс. обнаруженных трупов. Тогда как в 2001 г. этот показатель составлял менее 7 тыс. Таким образом, с начала XXI века число трупов, по которым не получено сведений, возросло в 4,5 раза.
Ещё один серьезный показатель - удельный вес неразысканных лиц, пропавших без вести. Если в 2001 г. меры розыска не дали результатов в 32% случаев, то в 2006 г. - уже более чем в 40% случаев. Это почти 50 тыс. граждан.
Ежегодно правоохранительные органы не могут разыскать более 2 тыс. несовершеннолетних, из них около трети - малолетние. Большая вероятность, что большая часть из них стали именно жертвами насильственных преступлений.
Обращают на себя внимание и показатели удельного веса отдельных категорий неразысканных лиц, пропавших без вести. К концу 2006 г. оставались неразысканными:
более 75% пропавших без вести сотрудников правоохранительных органов;
75% лиц, пропавших с транспортными средствами;
91% пропавших в связи с оборотом недвижимости;
83% в связи с выполнением профессиональной деятельности, в том числе коммерческой деятельности - 90%.
Во многих случаях, несомненно, речь идет о латентных убийствах.
Приведённые цифры свидетельствуют о том, что государство не выполняет своих функций по защите граждан.
Когда задаёшь вопрос сторонникам радикальной либерализации уголовной политики, не связана ли такая катастрофическая ситуация именно с проведёнными либеральными реформами УК и УПК, то они возмущённо отвечают, что нет. При этом аргументация такова, что преступность детерминируется сложнейшим переплетением социальных факторов и собственно сама борьба с преступностью, по их мнению, влияет на показатели преступности в наименьшей степени.
Мы полагаем, что это - блудливый уход от ответа.
Действительно, преступность порождена многими факторами, но криминологами давно доказано, что малейшее послабление в борьбе с преступностью, непринятие мер по так называемым «малозначительным» преступлениям моментально приводит к всплеску преступности тяжкой.
В результате либерализации УК и принятия нового УПК так называемые «малозначительные» преступления были фактически выведены из зоны уголовно-правового реагирования правоохранительных органов.
Это, по нашему мнению, и явилось одной из главных причин лидерства России в мире по коэффициенту убийств.
Сильное государство обязано защищать своих граждан на ранней стадии возникающей опасности, не заботясь о статистических показателях и своей «негуманности» по отношению к так называемым «малозначительным» преступникам.
Сильное государство не должно бояться выглядеть нелиберальным и при создании и расширении сети специальных учреждений для маргинальных слоёв
населения - алкоголиков, наркоманов, бродяг, социально-опасных детей и подростков, не достигших возраста уголовной ответственности.
Государство несёт ответственность за миллионы этих людей, которые стали таковыми в результате его (государства) политики. Одновременно государство обязано защищать от этих людей ещё не поражённую патологиями часть общества, также как оно обязано защищать общество от преступников.
Другой расхожий тезис радикал-либералов: государство не должно убивать. Иными словами, государство не имеет права применять смертную казнь. Здесь опять - явный блеф.
Государство почему-то может проводить контртеррористические операции и убивать по подозрению, но не может убивать по приговору суда?
Государство даёт право убивать даже угонщика автомобиля во время погони, но не может казнить новых «чикатил».
Порой кажется, что такой подход - из фантастических романов о «перевёрнутых мирах», где все понятия и логические нити приобретают обратное значение.
Сильное государство должно иметь право убить по приговору суда! США, например, - сильное государство. И оно в этом праве себе не отказывает. Можно задать вопрос: как же государство может стать сильным, если оно окутано тысячами нитей олигархически-клановых и мафиозных отношений.
Действительно, сильное государство в России не может возникнуть ниоткуда, кроме как из самого себя. Личинка сильного государства может и обязана прорваться через окутавший его антигосударственный кокон.
Для этого «административный» ресурс должен быть отделен от ресурса мафиозно-олигархического. Выступая на Всероссийском координационном совещании руководителей правоохранительных органов 21 ноября 2006 года, Президент России В. Путин справедливо заявил, что «деньги и власть должны быть разъединены». При этом он обратился к руководителям правоохранительных органов.
Но, видимо, это разъединение должно начаться с высших эшелонов власти - губернаторов, покупающих зарубежные спортивные клубы, руководителей правительства и администрации самого Президента России, которые возглавляют советы директоров различных ОАО не на бескорыстной основе.
Разъединять, так разъединять!
Может быть, самая странная категория в современной российской общественно-политической риторике – это «либеральная общественность». О ней часто говорят, но практически всегда в третьем лице. Очень редко можно встретить высказывания типа «я, как и вся либеральная общественность, глубоко возмущен» или «у нас в либеральной общественности так не принято», зато сколько угодно оборотов формата «либеральная общественность этого не переживет» или «либеральная общественность будет рада». То есть либеральная общественность явно играет какую-то роль в современной русской жизни, но на сцену при этом не выходит, существует в основном в речах и статьях. Что о либеральной общественности можно сказать точно – она скорее социальная группа, чем политическая сила. Ее мнение так или иначе учитывается всеми, при этом сама она политической субъектностью не обладает. Политические партии, имеющие (или, в прошедшем времени – имевшие) репутацию выразителей интересов либеральной общественности, последний раз преодолевали пятипроцентный барьер на выборах Госдумы в прошлом веке, в 1999 году. Теоретически можно оценить численность либеральной общественности по легендарным соцопросам, в которых 86 процентов всегда все одобряют – понимая, что некоторое преувеличение здесь неизбежно, все же можно исходить из того, что либеральная общественность – это 14 процентов россиян. Еще один способ оценки – протесты 2011–2012 годов, когда общепризнанная численность первых митингов составила что-то около 100 тысяч человек. То есть реальное количество либеральной общественности в Москве – это от 100 тысяч до 14 процентов москвичей (если верно, что в Москве живет 12 миллионов человек, то либералов получается максимум полтора миллиона с небольшим). Но это будет какая-то совсем бессмысленная математика, потому что прежде всего неясно, о ком именно идет речь. Словарное определение либерализма (по В.В. Леонтовичу, основная идея либерализма – осуществление свободы личности) слишком размыто, чтобы всерьез им пользоваться применительно к российским реалиям. Если считать либералами всех, кто «за свободу», то в либералы придется записать много кого, включая Владимира Путина и всю партию «Единая Россия» – они ведь никогда не говорили, что они против свободы. Если считать либералами всех, кто «против Путина», будет еще хуже – против Путина так или иначе выступают и явные нелибералы разной степени радикализма вплоть до Владимира Квачкова, то есть этот критерий тоже не работает. Возможно, никакого критерия нет вообще. При этом интуитивно все более чем понятно, по крайней мере, никто из употребляющих выражение «либеральная общественность» даже не пытается его расшифровать, и так все ясно. Разные авторы относят к либеральной общественности самый широкий круг людей, по поводу которых как-то само собой разумеется, что они: – Если и не выступают против Путина прямо (хотя чаще выступают), то, по крайней мере, терпят его, сосуществуют с ним, полагая, что без него народ расправится с либералами, и будет в любом случае хуже; возможно, некоторые либералы поддерживают Путина потому, что зависят от власти материально («системные либералы»), но даже они в остальном придерживаются средневзвешенной либеральной точки зрения; – Поддерживают свободу творчества во всех проявлениях и выступают против любых проявлений общественного мракобесия или государственного давления на культуру; все самые громкие сюжеты последних лет – Серебренников, «Матильда», «Тангейзер», Pussy Riot и далее вплоть до «Детей Розенталя» и выставки «Осторожно, религия», – каждый раз атака на искусство становилась точкой консолидации всей либеральной общественности, включая «системную» ее часть. К «консервативному» искусству относятся с предубеждением, то есть об очередном фильме Михалкова еще до его выхода знают, что он будет плохой, и даже Звягинцева воспринимают настороженно – слишком уж реалист; – Придерживаются консенсуса по поводу сталинизма и бесчеловечных проявлений советской истории вообще, то есть либерал никогда не станет говорить, что Сталин был противоречивой фигурой, и что, осуждая его за преступления, нельзя не признать его заслуг. По мере бархатной ресталинизации, осуществляемой консервативной частью общества при явной и неявной поддержке государства, сталинская тема актуализируется и приобретает более важное для либеральной общественности значение, чем это было еще несколько лет назад; – Нетерпимы к национализму и готовы даже одобрять 282-ю статью УК, полагая, что ее главная проблема не в том, что она наказывает за мыслепреступление, а просто в неудачном правоприменении; – Слушают «Эхо Москвы», смотрят «Дождь», читают «Новую газету» и, кто более продвинут, «Медузу» – это, может быть, самый очевидный критерий. Интересно, что нет аналогичного критерия про западную прессу – если человек читает ее регулярно и без перевода, то он скорее просто интеллектуал, чем либерал; – В украинском конфликте ни в коем случае не поддерживают пророссийские самопровозглашенные республики. Либо просто осуждают Россию за военное и политическое участие в украинском кризисе, либо прямо поддерживают украинское государство и украинскую армию, а к эксцессам в тылу (когда в Одессе срывают концерт российского певца или в Киеве бьют витрины недостаточно лояльного майдану магазина) относятся очень спокойно; – Вообще во внешнеполитических или, точнее, цивилизационных делах строго придерживаются западнической линии, очевидно, наследуя отечественному западничеству еще позапрошлого века. В «особый путь России» или в «многополярный мир» не верят и явно хотели бы, чтобы Россия была, пусть и периферийной, но частью западного мира вплоть до ее вступления в НАТО; – В новейшей истории лучшим периодом считают девяностые, реже – перестройку. В либеральной общественности традиционно много «бывших», то есть людей, занимавших в девяностые либо государственные должности, либо имевших большой вес в медиа; – Недовольны чрезмерным присутствием государства в экономике. Глазьева боятся, Кудрина считают излишне компромиссным, госкорпорации ненавидят за исключением, может быть, «Роснано» и только потому, что там работает икона российских либералов Анатолий Чубайс. Вообще если говорить о «системных либералах», то госкомпании – последнее место, где стоит их искать, а если они там все-таки есть, то это какие-то совсем неприличные циники, которых было бы здорово из либеральной общественности исключить; – Вообще опция «исключить из либеральной общественности», какой бы виртуальной она ни была (откуда исключать-то, из какой партии?) существует и имеет серьезное значение. Некоторые либералы по разным причинам готовы самоисключиться из либеральной общественности и устраиваются после этого на работу в такие места, в которых можно вести войну с либеральной общественностью – например, на телеканал «Царьград»; – Существует также несколько спорных, за гранью политкорректности, критериев принадлежности к либеральной общественности; некоторые критики (Захар Прилепин, Ульяна Скойбеда) в свое время провоцировали изрядные скандалы, заявляя или намекая, что либерал – это, как правило, еврей. То есть перед нами – такой полицейский набор примет, по которому можно начать поиски либеральной общественности. Как и полагается словесным портретам, этот портрет заведомо неточен. Что такое западничество в 2017 году – если человек болеет за Трампа, Brexit и французских правых, он западник или нет? Нравится ли ему происходящее в нынешней Польше? Одобряет ли он политику венгерских властей? Вообще, говоря сейчас о Западе – о чем конкретно мы говорим? На этот вопрос словесный портрет либерала ответа не дает. То же самое касается Украины – грань между антиимпериализмом и национализмом слишком тонка, чтобы по ней можно было бы пройти не споткнувшись, в результате неизбежным становится лицемерие, которым, критикуя либеральную общественность, охотно пользуются ее враги. Еще одна заведомая неточность – девяностые. На днях опубликовано старинное (1992 года) интервью Анатолия Собчака, где он высказывается об Украине и Крыме с самых «ватных» по нашим меркам позиций, и это документальное свидетельство должно, по крайней мере, скорректировать распространенное сейчас представление о девяностых как о царстве либеральной общественности в том виде, в каком она известная теперь. Нынешняя либеральная общественность наследует прежде всего «гайдарочубайсовским» девяностым, во вторую очередь – старому «Яблоку», но девяностые не исчерпываются этими двумя фракциями. В конце концов, Руцкой с Хасбулатовым, да и Зюганов с Жириновским – это тоже девяностые. Интересный момент – несмотря на то, что за вычетом «системных либералов» либеральная общественность так или иначе настроена антипутински, относить главного антипутинского политика Навального к либеральной общественности нельзя, он в ней посторонний (заигрывание с националистами, излишний популизм и т.п.), но, возможно, именно поэтому в либеральной общественности столько его сторонников – есть подозрение, что как раз «своего» они бы поддержали гораздо более неохотно, то ли имея к нему более высокие, чем к постороннему, требования, то ли опасаясь, что настоящий либерал никогда не найдет поддержки в широких слоях общества и лучше сразу ставить на нелиберала. В этом смысле нелиберальность Навального парадоксально обеспечивает ему поддержку либералов (так же было с Ельциным), он чужой – тем им и интересен, тем более что своего бы они давно уже съели. Пока это еще имеет значение – на чьей стороне либеральная общественность. Даже сейчас, в самом подавленном состоянии, лишенная всех политических возможностей она еще сильна и в медиа, и в художественной среде, и в формате, термин очень неточный, но другого нет, «народной дипломатии» как в международных вопросах, так и во внутренних – GR-возможности «системных либералов» хоть и дискредитированы (даже Серебренникова не спасли), но не уничтожены – и некоторые члены СПЧ, и те, кого Путин ценит по культурной линии, до сих пор в состоянии достучаться до власти, по крайней мере, в самых скандальных случаях государственного произвола. И все это должно сопровождаться ремарками «пока», «все еще», «до сих пор». Либеральная общественность – уходящая натура, главная сила которой – инерция. После убийства Бориса Немцова его место осталось вакантным навсегда, потому что среди либеральных оппозиционных лидеров больше не осталось обладателей такого резюме, как у Немцова, и взяться им неоткуда в принципе – Немцов был губернатором и вице-премьером, а сейчас губернаторы и вице-премьеры совсем другие. Либеральная общественность не самовоспроизводится, либеральная молодежь, приходящая на место стариков, лишена самых базовых (интеллигентских?) ее свойств и больше похожа на путинских молодых технократов – посмотрите на Максима Каца. Сознательно проведенное властью уничтожение тех сред, в которых может существовать либеральная общественность, сделало гибель ее как класса вопросом времени. Завтра от этой социальной группы не останется вообще ничего, и, наверное, разумным было бы уже сейчас подумать, как жить без нее. Олег Кашин
Консервати́зм - идеологическая приверженность традиционным ценностям и порядкам, социальным или религиозным доктринам. За главную ценность принимается сохранение традиций общества, его институтов и ценностей.
Консерваторы во внутренней политике подчёркивают ценность существующего государственного и общественного порядка и отвергают радикальные реформы, расцениваемые ими как экстремизм. Во внешней политике консерваторы делают ставку на укрепление безопасности, допускают применение военной силы, стараются поддерживать традиционных союзников, во внешнеэкономических отношениях отстаивают протекционизм.
В современных обществах консерватизм является одной из трёх так называемых базовых идеологий: либерализм, социализм и консерватизм. Современный консерватизм (неоконсерватизм) иногда оказывается даже более гибким и подвижным, чем другие политические течения. Примеры - реформы Рейгана в США, реформы Тэтчер в Великобритании.
В постсоветской России идеологию консерватизма воплощает партия «Единая Россия». По мнению многих наблюдателей, консерватизм является государственной идеологией России в 2010-е годы.
Исторический тип консерватизма 19 в. не сумел победить в борьбе против социального реформаторства, инициатива которого исходила от либералов. В начале 20 века возник новый тип консерватизма - революционный консерватизм), представленный двумя видами - итальянским фашизмом и немецким национал-социализмом.
Общим признаком значительной части этих политических сил было тяготение к сильной власти государства, существенного ограничения демократии в пользу правящей верхушки, ради установления и поддержания порядка и обеспечения общественной безопасности.
В первой половине XX в. консерватизм продолжал развивать классические принципы, сформулированные еще на предыдущем этапе развития – традиционализме. Общей характеристикой консерватизма был авторитет власти: монаршей и республиканской. Он выдвигал социальное единство и сплоченность как инструмент противостояния угрозам современности. К числу таких угроз относили демократию, вследствие чего консерватизм первой половины XX века имел чисто антидемократический характер. Это нашло свое отражение на практике, когда в Европе появилась целый ряд государств с авторитарными политическими режимами: Италия, Германия, Испания, Португалия, Венгрия, Румыния.
Либерализм
Либерали́зм - философское и общественно-политическое течение, провозглашающее незыблемость прав и индивидуальных свобод человека.
Либерализм провозглашает права и свободы каждого человека высшей ценностью и устанавливает их правовой основой общественного и экономического порядка. При этом возможности государства и церкви влиять на жизнь общества ограничиваются конституцией. Важнейшими свободами в современном либерализме признаются свобода публично высказываться, свобода выбора религии, свобода выбирать себе представителей на честных и свободных выборах. В экономическом отношении принципами либерализма являются неприкосновенность частной собственности, свобода торговли и предпринимательства. В юридическом отношении принципами либерализма являются верховенство закона над волей правителей и равенство всех граждан перед законом вне зависимости от их богатства, положения и влияния.
Современный либерализм включает в себя множество течений, между которыми имеются глубокие идейные противоречия и порой возникают конфликты. Эти течения отражены, в частности, в таком ключевом документе, как «Всеобщая декларация прав человека».
XX век ознаменовался возникновением идеологий, напрямую противопоставивших себя либерализму. В СССР большевики приступили к ликвидации остатков капитализма, в то время как в Италии появился фашизм, который, по словам лидера этого движения Бенито Муссолини, являл собой «третий путь», отрицающий как либерализм, так и коммунизм. В СССР частная собственность на средства производства была запрещена ради достижения социальной и экономической справедливости. Правительства в Италии и особенно в Германии отрицали равенство людей в правах. В Германии это выражалось в пропаганде расового превосходства т. н. «арийской расы», под которой понимались немцы и некоторые другие германские народы, над другими народами и расами. В Италии Муссолини ставка делалась на представление об итальянском народе как о «государстве-корпорации». Оба режима утверждали приоритет общественных интересов над частными и подавляли личную свободу. С точки зрения либерализма, эти общие черты объединяли коммунизм, фашизм и нацизм в единую категорию - тоталитаризм. В свою очередь, либерализм начал определять себя как противника тоталитаризма и рассматривать последний как наиболее серьёзную угрозу для либеральной демократии.
На сегодняшний день либерализм является одной из ведущих идеологий в мире. Концепции личной свободы, чувства собственного достоинства, свободы слова, всеобщих прав человека, религиозной терпимости, неприкосновенности личной жизни, частной собственности, свободного рынка, равенства, правового государства, прозрачности правительства, ограничений на государственную власть, верховной власти народа, самоопределения нации, просвещённой и разумной государственной политики, получили самое широкое распространение.
Радикализм
Понятием «радикализм» (от латинского radix - корень) определяются социально-политические идеи и действия, направленные на наиболее кардинальное, решительное («радикальное», «коренное») изменение существующих социальных и политических институтов. Это соотносительный термин, обозначающий, прежде всего, разрыв с уже признанной, существующей традицией, ее капитальное изменение.
В широком смысле, понятие политического радикализма трактуется как особый социокультурный феномен, обусловленный особенностями исторического, социального, экономического и религиозного развития страны, проявляющийся в ценностных ориентациях, устойчивых формах политического поведения субъектов, нацеленных на оппозиционность, изменения, тотальный, быстрый темп перемен, примат силовых методов в реализации политических целей.
В 20 веке функции радикализма в значительной мере продолжали осуществлять социал-демократические, социалистические и другие левые, неолиберальные, а также и современные неоконсервативные партии и движения.
Для современного идейного радикализма также характерен определенный рассудочный догматизм и утопизм, нечувствительность к конкретной ситуации, склонность к «простым» решениям и симпатия к крайним средствам. Эти черты радикализма в 1960-70-е годы еще раз продемонстрировали «новые левые», последователи Г. Маркузе, для которого не было никакой связи между «разумной действительностью», «иным миром» будущего и настоящим, и потому первым шагом в реализации проекта будущего так или иначе оказывался нигилистический «Великий отказ» от эмпирической данности буржуазного мира того времени.
В последние десятилетия XX века радикализм стал базой для фундаменталистских исламских политических сил.
В основе радикализма лежит, во-первых, негативное отношение к сложившейся социально-политической действительности, а во-вторых, признание одного из возможных способов выхода из реальной ситуации как единственно возможного. В то же время радикализм трудно связать с какой-либо определенной политической позицией.
Радикализм - всегда оппозиционное направление. Более того, это - опора наиболее жесткой, радикальной оппозиции, в отличие от оппозиции умеренной - «системной», лояльной, «конструктивной». Как правило, он играет в обществе дестабилизирующую роль.
В политике обычно различают правый, левый и анархистский, а также революционный и реформаторский виды радикализма.
Важно отметить, что радикализм склонен к использованию насильственных методов и средств, чаще всего не соответствующих публично декларируемым целям. Тогда он может прямо смыкаться с экстремизмом и перерастать в него, находя свое конкретное, практически- политическое выражение в разных формах политического терроризма (от «бомбистов» начала, XX века в России до исламских террористов У. бен-Ладена в начале XXI века).
Иногда радикализм стимулируется особенностями конкретной ситуации - так, непоследовательность горбачевской перестройки в СССР подстегнула в начале 1990-х годов радикализм первого президента России Б. Ельцина и, вслед за этим, активно поощряемых им радикал- реформаторов к так называемым шоковым реформам. Такой радикализм может оказаться на грани терроризма.
Благоприятной социально-психологической почвой для радикализма считается состояние всеобщей неуверенности и нестабильности.
Динамика перерастания идейного, теоретического радикализма в политический экстремизм хорошо прослеживается на примере истории развития так называемой Франкфуртской школы социальной философии. Эта школа сложилась в 1930-1950-е годы на базе Франкфуртского института социальных исследований. Теоретики Франкфуртской школы настаивали на радикальном изменении всех прежних устоев - вплоть до разработки Т. Адорно «философии новой музыки».
В России радикализм рассматривается как неотъемлемый компонент социальнополитической жизни, оказывающий на нее существенное влияние: «радикализм является важнейшей политико-культурной традицией. Будучи обусловлен историческими, географическими, политическими, социальными, психологическими особенностями развития страны, радикализм и сегодня оказывает воздействие на характер функционирования всех сфер общества, менталитет, чувства, настроения, привычки индивидов и социума, на модели поведения, формы политического участия и взаимодействия россиян.
Может быть, самая странная категория в современной российской общественно-политической риторике - это «либеральная общественность». О ней часто говорят, но практически всегда в третьем лице. Редко можно услышать «я, как и вся либеральная общественность, глубоко возмущен» или «у нас в либеральной общественности так не принято». Зато сколько угодно оборотов формата «либеральная общественность этого не переживет» или «либеральная общественность будет рада». То есть либеральная общественность явно играет какую-то роль в современной жизни, но на сцену при этом не выходит, существует в основном в речах и статьях.
Что о либеральной общественности можно сказать точно - она скорее социальная группа, чем политическая сила. Политические партии, имеющие (или, в прошедшем времени - имевшие) репутацию выразителей интересов либералов, последний раз преодолевали пятипроцентный барьер на выборах Госдумы в 1999 году.
Теоретически можно оценить численность либеральной общественности по соцопросам, в которых 86 процентов всегда все одобряют - то есть это 14 процентов россиян. Еще один способ оценки - протесты 2011-2012 годов, когда общепризнанная численность первых митингов составила около 100 тысяч человек.
Но это будет какая-то бессмысленная математика, потому что прежде всего неясно, о ком именно идет речь. Словарное определение либерализма слишком размыто, чтобы всерьез им пользоваться применительно к российским реалиям. Если считать либералами всех, кто «за свободу», то в либералы придется записать много кого, включая Владимира Путина и всю партию «Единая Россия» - они ведь никогда не говорили, что против свободы. Если считать либералами всех, кто «против Путина», будет еще хуже - против Путина так или иначе выступают и явные нелибералы разной степени радикализма вплоть до Владимира Квачкова.
Если и не выступают против Путина прямо, то терпят его, сосуществуют с ним, полагая, что без него народ расправится с либералами, и будет в любом случае хуже. Возможно, некоторые либералы поддерживают Путина, потому что зависят от власти материально («системные либералы»);
Поддерживают свободу творчества во всех проявлениях и выступают против любых проявлений общественного мракобесия или государственного давления на культуру; все самые громкие сюжеты последних лет - Серебренников, «Матильда», «Тангейзер», Pussy Riot и далее вплоть до «Детей Розенталя» и выставки «Осторожно, религия», - каждый раз атака на искусство становилась точкой консолидации всей либеральной общественности, включая «системную» ее часть. К «консервативному» искусству относятся с предубеждением, об очередном фильме Михалкова еще до его выхода знают, что он будет плохой, и даже Звягинцева воспринимают настороженно - слишком уж реалист;
Придерживаются консенсуса по поводу сталинизма и бесчеловечных проявлений советской истории вообще, то есть либерал никогда не скажет, что Сталин был противоречивой фигурой, и что осуждая его за преступления, нельзя не признать его заслуг. По мере бархатной ресталинизации, осуществляемой консервативной частью общества при явной и неявной поддержке государства, сталинская тема актуализируется и приобретает более важное для либеральной общественности значение, чем это было еще несколько лет назад;
Нетерпимы к национализму и готовы даже одобрять 282-ю статью УК, полагая, что ее главная проблема не в том, что она наказывает за мыслепреступление, а просто в неудачном правоприменении;
Слушают «Эхо Москвы», смотрят «Дождь», читают «Новую газету» и, кто более продвинут, «Медузу» - это, может быть, самый очевидный критерий;
В украинском конфликте ни в коем случае не поддерживают ДЛНР. Либо просто осуждают Россию за военное и политическое участие в украинском кризисе, либо прямо поддерживают украинское государство и украинскую армию, а к эксцессам в тылу (когда в Одессе срывают концерт российского певца или в Киеве бьют витрины недостаточно лояльного майдану магазина) относятся спокойно;
В «особый путь России» и в «многополярный мир» не верят и явно хотели бы, чтобы Россия была, пусть и периферийной, но частью западного мира вплоть до ее вступления в НАТО;
Недовольны чрезмерным присутствием государства в экономике. Глазьева боятся, госкорпорации ненавидят за исключением, может быть, «Роснано» - и только потому что там работает икона российских либералов Чубайс;
Существует также несколько спорных, за гранью политкорректности, критериев принадлежности к либеральной общественности; некоторые критики (Захар Прилепин, Ульяна Скойбеда) в свое время провоцировали изрядные скандалы, заявляя или намекая, что либерал - это, как правило, еврей.
То есть перед нами - такой полицейский набор примет, по которому можно начать поиски либеральной общественности. Как и полагается словесным портретам, этот портрет заведомо неточен. Что такое западничество в 2017 году - если человек болеет за Трампа, Brexit и французских правых, он западник или нет? Вообще, говоря сейчас о Западе - о чем конкретно мы говорим? На этот вопрос словесный портрет либерала ответа не дает. То же самое касается Украины - грань между антиимпериализмом и национализмом слишком тонка, чтобы по ней можно было бы пройти не споткнувшись, в результате неизбежным становится лицемерие, которым, критикуя либеральную общественность, охотно пользуются ее враги.
Интересный момент - несмотря на то, что за вычетом «системных либералов» либеральная общественность так или иначе настроена антипутински, относить главного антипутинского политика Навального к либеральной общественности нельзя, он в ней посторонний (заигрывание с националистами, излишний популизм и т.п.). Но, возможно, именно поэтому в либеральной общественности столько его сторонников: есть подозрение, что как раз «своего» они бы поддержали гораздо более неохотно, то ли имея к нему более высокие, чем к постороннему, требования, то ли опасаясь, что настоящий либерал никогда не найдет поддержки в широких слоях общества и лучше сразу ставить на нелиберала. В этом смысле нелиберальность Навального парадоксально обеспечивает ему поддержку либералов (так же было с Ельциным), он чужой - тем им и интересен, тем более что своего бы они давно уже съели.
Пока это еще имеет значение - на чьей стороне либеральная общественность. Даже сейчас, в самом подавленном состоянии, лишенная всех политических возможностей она еще сильна и в медиа, и в художественной среде, и в формате, термин очень неточный, но другого нет, «народной дипломатии» как в международных вопросах, так и во внутренних. Пиар-возможности «системных либералов» хоть и дискредитированы (даже Серебренникова не спасли), но не уничтожены - и некоторые члены СПЧ, и те, кого Путин ценит по культурной линии, до сих пор в состоянии достучаться до власти, по крайней мере, в самых скандальных случаях.
И все это должно сопровождаться ремарками «пока», «все еще», «до сих пор». Либеральная общественность - уходящая натура, главная сила которой - инерция.
После убийства Бориса Немцова его место осталось вакантным навсегда, потому что среди либеральных оппозиционных лидеров больше не осталось обладателей такого резюме, как у Немцова, и взяться им неоткуда в принципе: Немцов был губернатором и вице-премьером, а сейчас губернаторы и вице-премьеры совсем другие.
Либеральная общественность не самовоспроизводится, либеральная молодежь, приходящая на место стариков, лишена самых базовых (интеллигентских?) ее свойств и больше похожа на путинских молодых технократов - посмотрите на Максима Каца. Сознательно проведенное властью уничтожение тех сред, в которых может существовать либеральная общественность, сделало гибель ее как класса вопросом времени. Завтра от этой социальной группы не останется вообще ничего, и, наверное, разумным было бы уже сейчас подумать, как жить без нее.
Русская интеллигенция к середине XIX века раскалывается на радикальную и либеральную. Радикалы маниакально сосредоточиваются на болезненно воспалённом «социальном» вопросе. Формируется орден русской интеллигенции с характерными его признаками. Посвящённость в общее революционное дело , утопические представления о главных нуждах общества отрывают человека от реальной действительности («Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа» - Ленин). Либеральная интеллигенция склоняется к скептическому позитивистскому созерцанию с атеизмом, материализмом. Общественно-политическое мировоззрение либерального общества в силу аморфности зависимо от радикального фланга.
Либералы разделяли общеинтеллигентскую беспочвенность. «У нас до сих пор либералы были только из двух слоёв: прежнего помещичьего (упразднённого) и семинарского. А так как оба сословия обратились, наконец, в совершенные касты, в нечто совершенно от нации особливое, и чем дальше, тем больше, от поколения к поколению, то, стало быть, и всё то, что они делали и делают, было совершенно не национальное… Не национальное; хоть и по-русски, но не национальное; и либералы у нас не русские, и консерваторы не русские, все… И будьте уверены, что нация ничего не признает из того, что сделано помещиками и семинаристами, ни теперь, ни после» (Ф.М. Достоевский).
Западный либерализм развился в недрах национальных культур и был конструктивным. Вненациональность либеральной русской интеллигенции превращает её в антинациональное сословие : «Что же есть либерализм… как не нападение (разумное или ошибочное, это другой вопрос) на существующие порядки вещей?.. Русский либерализм не есть нападение на существующие порядки вещей, а есть нападение на самую сущность наших вещей, на самые вещи, а не на один только порядок, не на русские порядки, а на самую Россию. Мой либерал дошёл до того, что отрицает самую Россию, то есть ненавидит и бьёт свою мать. Каждый несчастный и неудачный русский факт возбуждает в нём смех и чуть не восторг, он ненавидит народные обычаи, русскую историю, все. Если есть для него оправдание, так разве в том, что он не понимает, что делает, и свою ненависть к России принимает за самый плодотворный либерализм (о, вы часто встретите у нас либерала, которому аплодируют остальные и который, может быть, в сущности самый нелепый, самый тупой и опасный консерватор, и сам не знает того!). Эту ненависть к России ещё не так давно иные либералы наши принимали чуть не за истинную любовь к отечеству и хвалились тем, что видят лучше других, в чём она должна состоять; но теперь уже стали откровеннее и даже слова “любовь к отечеству” стали стыдиться, даже понятие изгнали и устранили как вредное и ничтожное… Факт этот в то же время и такой, которого нигде и никогда, спокон веку и ни в одном народе не бывало и не случалось… Такого не может быть либерала нигде, который бы самое отечество своё ненавидел» (Ф.М. Достоевский).
Без религиозных основ мировоззрение образованного общества преисполнено различных фантомов: «Без веры в свою душу и в её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо… Одно из самых ужасных опасений за наше будущее состоит именно в том, что, на мой взгляд, в весьма уже, в слишком уже большой части интеллигентного слоя русского по какому-то особому, странному… ну хоть предопределению всё более и более и с чрезвычайною прогрессивною быстротою укореняется совершенное неверие в свою душу и в её бессмертие. И мало того, что это неверие укореняется убеждением (убеждений у нас ещё очень мало в чём бы то ни было), но укореняется и повсеместным, странным каким-то индифферентизмом к этой высшей идее человеческого существования, индифферентизмом, иногда даже насмешливым, Бог знает откуда и по каким законам у нас водворяющимся, и не к одной этой идее, а и ко всему, что жизненно, к правде жизни , ко всему, что даёт и питает жизнь, даёт ей здоровье, уничтожает разложение и зловоние. Этот индифферентизм… давно уже проник и в русское интеллигентское семейство и уже почти что разрушил его. Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация… А высшая идея на земле лишь одна и именно - идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные “высшие” идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из неё одной вытекают» (Ф.М. Достоевский).
Денационализированная культура формировала поколения со внеисторическим мировоззрением и неадекватными действиями. Дочь русского поэта Анна Фёдоровна Тютчева пишет о тлетворных установках, которые насаждались через учебные заведения: «Это поверхностное и легкомысленное воспитание является одним из многих результатов чисто внешней и показной цивилизации, лоск которой русское правительство, начиная с Петра Великого, старается привить нашему обществу, совершенно не заботясь о том, чтобы оно прониклось подлинными и серьезными элементами культуры. Отсутствие воспитания нравственного и религиозного широко раскрыло двери пропаганде нигилистических доктрин , которые в настоящее время нигде так не распространены, как в казённых учебных заведениях» .
Сам Ф.И. Тютчев с горечью писал о распространённых в либеральном обществе антирусских умонастроениях: «Это русофобия некоторых русских людей - кстати, весьма почитаемых… Раньше они говорили нам, что в России им ненавистно бесправие, отсутствие свободы печати и т.д. и т.п., что потому именно они так нежно любят Европу, что она, бесспорно, обладает всем тем, чего нет в России… А что мы видим ныне? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы, всё более самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается» .
Показательны воспоминания книгоиздателя М.В. Сабашникова. Поколениями купечество Сибири развивало хозяйство России. К концу XIX столетия многие деловые люди осознали, что накопленные богатства должны послужить и культурному процветанию Родины. Отец братьев Сабашниковых строит в Москве дом, который становится центром творческого общения и поддержки художественной элиты. Братья получают прекрасное европейское образование и приобщаются к современной культуре. Они воспитаны в атмосфере русской семьи, где господствовали взаимная любовь и доверие. Этот прекрасный человеческий тип был распространен в России конца XIX - начала XX века. Братья Сабашниковы продолжают благотворительную деятельность отца: устраивают больницы, строят храмы, помогают голодающим, организуют на свои средства книгоиздательство. Патриотическое служение не было исключением в рядах русских промышленников, купечества и земства. Однако сознание их было секуляризованным, поэтому они не знали многовековой русской православной культуры, не видели вызовы эпохи, а значит, не были способны к полноценному служению обществу и отечеству.
Отчего люди, выросшие в христианских традициях, становились позитивистами, атеистами, материалистами? Достоевский пытливо доискивался ответа на вопрос: как и почему произошел этот вывих у традиционно воспитанных русских мальчиков ? Как он сам, «происходивший из семейства русского и благочестивого» , с детства верующий и богобоязненный, дошёл до отрицания Бога? «Мы в семействе нашем узнали Евангелие чуть не с первого детства… Каждый раз посещение Кремля и соборов московских было для меня чем-то торжественным» , - вспоминал писатель. Он вынужден был с горечью признать: «Я скажу Вам про себя, что я дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой покрышки» . Духовное разложение проникало сквозь стены русских домов в семьи, разрушая малую Церковь , которая была последним оплотом национальной самобытности.
Что русские патриоты Сабашниковы считали необходимым издать для просвещения народа в первую очередь? Идеалы, которые считались в элите высшими и ценности - жизненно важными, отразились в издательской программе Сабашниковых: книги по тематике идеализма, рационализма, эмпиризма, позитивизма, по проблемам современной науки. На втором плане шла художественная зарубежная классика. Это не говорит о том, что такие издания не нужны для просвещения общества. Большая часть христианской культуры - патристика, сочинения средневековых православных авторов, современных христианских мыслителей России и Запада - была недоступна читающей публике в России, но оставалась вне внимания русского книгоиздательства. Безрелигиозность вполне добропорядочных людей оборачивалась ограниченностью, нечувствием исторически насущного. Новообращённые атеисты не были способны осмыслить многовековую русскую православную цивилизацию , а значит, не понимали главного в судьбе России.
Сабашниковы не издавали произведения, которые отвечали духовным потребностям народа и могли послужить его подлинному просвещению, помогли бы преодолеть отчужденность от народа, живущего православной верой. Их издательская деятельность способствовала прогрессирующей идеологизации образованного общества, в котором утверждались материалистические либо абстрактно-идеалистические взгляды. Поток гуманистической литературы, не уравновешиваемый изданиями с традиционно русским, православным взглядом на мир, не способствовал росту исторического и национального самосознания общества. Критические обзоры выпускаемой литературы, за редким исключением, писались позитивистами, материалистами и сциентистами, которые внедряли в умы читателей предрассудки в качестве непреложных аксиом . Позиции антихристиански настроенных авторов в русской публицистике усиливались. Так, энциклопедия Брокгауза и Ефрона, которая была издана в идеалистическом и отчасти в христианском духе, при переиздании превратилась в «Новый энциклопедический словарь» с позитивистским уклоном под формой «объективной научности». Идейная всеядность (неразличение духов ) и духовная анемия приводили к тому, что общественная активность многих авторитетных деятелей по степени дехристианизации «опережали» уровень их собственной усыхающей религиозности. Примером беспринципности является деятельность промышленника Морозова, который был не только меценатом, но и кредитором террористов. Руками людей, ещё полагающих себя христианами, творилось по существу антихристианское дело.
Динамичная российская действительность предлагала возможности изживания болезни сознания , но представители либеральной интеллигенции оставались верными своим догмам: «Вытесненные из политической борьбы, они уходят в будничную культурную работу. Это прекрасные статистики, строители шоссейных дорог, школ и больниц. Вся земская Россия создана ими. Ими, главным образом, держится общественная организация, запускаемая обленившейся, упадочной бюрократией. В гуще жизненной работы они понемногу выигрывают в почвенности, теряя в “идейности”. Однако остаются до конца, до войны 1914 г., в лице самых патриархальных и почтенных своих старцев, безбожниками и анархистами. Они не подчеркивают этого догмата, но он является главным членом их “Верую”» (Г.П. Федотов).
С середины XIX века творческая энергия большей части образованного общества и делового сословия увлекалась различного рода идеоманиями . Либералы разрабатывали «новое» мировоззрение, нигилисты доводили его до логического предела, а террористы реализовывали радикальные установки в жизни. Либералы уничижали традиции, радикалы отрицали их, а революционеры ниспровергали устои. Общество состояло из двух колонн разрушения : либералы сеяли «новые» революционные идеи, радикалы додумывали до крайних выводов и доделывали то, на что не решались либералы, которым только оставалось признавать и поддерживать левый радикализм. Реальные нужды страны и народа оставались вне внимания утопического общественного сознания . Как самокритично осознаёт думающий, совестливый русский интеллигент - герой романа А.И. Солженицына: «Вот так, веками, занятые только собой, мы держали народ в крепостном бесправии, не развивали ни духовно, ни культурно - и передали эту заботу революционерам» .
В великих реформах Александра II либеральная общественность не задумываясь встала на защиту террора, захлестнувшего страну: «И оружием высказанная ненависть не утихала потом полстолетия. А между выстрелами теми и этими метался, припадал к земле, ронял очки, подымался, руки вздевал, уговаривал и был осмеян неудачливый русский либерализм. Однако заметим: он не был третеец, он не беспристрастен был, не равно отзывался он на выстрелы и окрики с той и другой стороны, он даже не был и либерализмом сам. Русское образованное общество, давно ничего не прощавшее власти, радовалось, аплодировало левым террористам и требовало безраздельной амнистии всем им. Чем далее в девяностые и девятисотые годы, тем гневнее направлялось красноречие интеллигенции против правительства, но казалось недопустимым увещать революционную молодежь, сбивавшую с ног лекторов и запрещавшую академические занятия. Как ускорение Кориолиса имеет строго обусловленное направление на всей Земле, и у всех речных потоков так отклоняет воду, что омываются и осыпаются всегда правые берега рек, а разлив идёт налево, - так и все формы демократического либерализма на Земле, сколько видно, ударяют всегда вправо, приглаживают всегда влево. Всегда левы их симпатии, налево способны переступать ноги, к леву клонятся головы слушать суждения, - но позорно им раздаться вправо или принять хотя бы слово справа… Труднее всего прочерчивать среднюю линию общественного развития: не помогает, как на краях, горло, кулак, бомба, решетка. Средняя линия требует самого большого самообладания, самого твердого мужества, самого расчётливого терпения, самого точного знания» (А.И. Солженицын).
К началу ХХ века в гуманитарном творчестве усиливаются процессы разложения, писатели из обличителей пороков превращаются в растлителей . И.А. Бунин так описывал процесс духовной деградации : «В конце девяностых годов ещё не пришел, но уже чувствовался “большой ветер из пустыни”. И был он уже тлетворен в России для той “новой” литературы, что как-то вдруг пришла на смену прежней… Но вот что чрезвычайно знаменательно для тех дней, когда уже близится “ветер из пустыни”: силы и способности почти всех новаторов были довольно низкого качества, порочны от природы, смешаны с пошлым, лживым, спекулятивным, с угодничеством улице, с бесстыдной жаждой успехов, скандалов… Это время было временем уже резкого упадка в литературе нравов, чести, совести, вкуса, ума, такта, меры… Розанов в то время очень кстати (с гордостью) заявил однажды: “Литература - мои штаны, что хочу, то в них и делаю…” Впоследствии Блок писал в своём дневнике: “Литературная среда смердит”… Богохульство, кощунство - одно из главных свойств революционных времен, началось ещё с самыми первыми дуновениями “ветра из пустыни”» . Об экзальтированной атмосфере разложения свидетельствует популярная характеристика, которую дал своей родине один из публицистов: «Всероссийское трупное болото» .
Творческая интеллигенция с энтузиазмом добивала остатки традиций и служила подготовке фаланг разрушителей. В результате всеобщего идейного ослепления та часть образованного общества и делового класса, которая могла бы стать костяком преобразований, оказалась на стороне ниспровергателей России. Не миновало это поветрие и традиционно консервативное сословие купечества.
Отрицание в либеральном обществе традиционной культуры и Православия, ориентация на чуждые идеологии сыграли роковую роль в судьбе России. Утопическая мечтательность без нравственной взыскательности и без чувства гражданского долга - не безобидная игра ума. Стихия пустого фантазирования подтачивает душевные скрепы, подталкивает нарушить моральные и духовные нормы. Некритическая восприимчивость к чужеродным идеям разлагает сознание. Всякое творчество вне ответственности перед Творцом способно пробудить гибельные стихии. Общественная активность, гражданская деятельность без религиозного чувства - готовности к грядущему небесному предстоянию - разрушительны для дома земного - отечества. Тотальное подчинение частным идеям самого прекрасного толка - болезнь духа . Заигрывание с идеологическими «измами» ведёт к последовательной деградации человека. Атеизм стерилизует совесть и лишает духовной ориентации. Это видно на примере атеизма Белинского, не ощутившего чудовищности своего призыва к уничтожению ста тысяч голов во имя торжества социализма в мире. Материализм приземляет жизненные интересы и идеалы. Рационализм выхолащивает душу, формализирует и сужает сознание, внедряет уверенность в возможности арифметического решения всех проблем. Дорого обошлась России эта самоуверенность рассудка ! Формулы для будущих глобальных социальных экспериментов заготавливались на «письменном столе» русской публицистики и журналистики, где господствовал маниакальный тон , который Лесков назвал «клеветническим террором в либеральном вкусе » . Яды, отравившие Россию, накапливались в прокуренных говорильнях русских мальчиков . Эмпиризм в свою очередь развязывал руки для бездумных экспериментов над живым и жизнью. Позитивизм же внедрял «мудрое» равнодушие к происходящему тем, кто был способен что-то понять.
Виктор Аксючиц, философ, член Политического Совета партия "Родина"
Загрузка...